Активисты Общественного Совета организации «Содействие в восстановлении Московского военного Братского кладбища героев Первой Мировой войны» и организации «Добровольческий корпус» отреставрировали надпись на сохранившемся надгробном памятнике С.А. Шлихтеру в парке по Новопесчаной улице, расположенном на территории Всероссийского военного Братского кладбища героев Первой Мировой войны (близ Храма Всех Святых Патриаршего Подворья во Всехсвятском на Соколе).
Надгробный памятник герою Первой мировой войны Сергею Александровичу Шлихтеру после реставрации надписи:
На нем начертано: «Студент московского университета Сергей Александрович Шлихтер.
Родился 31 декабря 1894 г.
Ранен в бою под Барановичами 20 июня 1916 г.
Скончался 25 июня 1916 г.»
Так неприглядно выглядел надгробный памятник до реставрации:
Процесс реставрации надгробия 10 августа 2013 года:
Секретарь Общественного Совета организации «Содействие в восстановлении Московского военного Братского кладбища героев Первой мировой войны.
Председатель коллегии Региональной военно-исторической общественной организации «Добровольческий корпус» Леонид Ламм.
Сохранившееся гранитное надгробие над захоронением Сергея Шлихтера не реставрировалось властями, как минимум, 50 лет.
Поэтому надпись на надгробии давно полностью осыпалась и была фактически не видна.
Татьяна Шлихтер — внучатая племянница С.А. Шлихтера — обратилась к Председателю Общественного Совета ветерану ВОВ Льву Гицевичу с официальным письмом, в котором просила от имени семьи Шлихтеров «привести в порядок надгробие«, в том числе «произвести покраску эпитафии (обновление) на указанном надгробии»:
Как всегда, средства на покупку специальной краски и растворитель выделили из своих пенсий председатель Общественного Совета, участник ВОВ и обороны Москвы Лев Гицевич вместе с прихожанкой Храма Всех Святых на Соколе Ириной М.
Главный спонсор реставрации надгробия С.А. Шлихтеру на Братском кладбище председатель Общественного Совета, участник ВОВ и обороны Москвы Лев Гицевич у Креста «Юнкерам» и символической надгробной Генералам Российской армии и Белого движения, которые были воздвигнуты при его личном участии у Храма Всех Святых на Соколе, как элементы единственного в мире Православного мемориала «Примирения народов, воевавших в 2-х Мировых и Гражданской войнах»:
Подробности о создании плиты Генералам Российской Императорской армии и Белого движения, мемориала «Примирения народов» у Храма Всех Святых на Соколе опубликованы в материалах:
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА.
Всероссийское военное Братское кладбище героев Первой Мировой войны было открыто 15 февраля 1915 года по инициативе Великой Княгини Елизаветы Федоровны, причисленной ныне к лику Святых.
На Братском кладбище было погребено 17,5 тысяч воинов, павших на фронтах Первой Мировой войны, включая казаков.
Одним из первых на Братском кладбище был погребен казачий сотник В. И. Прянишников, погибший на Кавказском фронте.
В ноябре 1917 года на Братском кладбище были погребены юнкера, кадеты, студенты и гимназисты, погибшие в боях с большевиками в Москве.
В годы красного террора (начиная с 1918 года) в окрестностях Братского военного кладбища чекистами были расстреляно несколько тысяч противников большевистского режима, в том числе два бывших министра Внутренних дел Российской Империи Алексей Хвостов и Николай Маклаков, председатель Госсовета Иван Щегловитов, сенатор Степан Белецкий, настоятель Собора Василия Блаженного протоиерей Иоанн Восторгов, епископ Ефрем (Кузнецов), офицеры «Союза защиты Родины и Свободы».
Хоронились на Братском кладбище Советские летчики, погибшие на Ходынском аэродроме, московские милиционеры и красноармейцы.
В начале 1930-х годов по приказу высокопоставленных советских чиновников были уничтожены все кресты и надгробия над могилами погибших героев Первой Мировой войны — вандалы фактически репрессировали саму Память о Русских героях.
Партийные функционеры не пожалели даже «своих», уничтожив все памятники над могилами советских летчиков и красноармейцев.
На Братском кладбище сохранилось лишь одно надгробие над могилой Сергея Шлихтера, погибшего под Барановичами в 1916 году.
Но сами захоронения с прахом (в основном) не были затронуты и пребывают в земле до сего дня.
Это – по настоящему потрясающая история.
Отец Сергея Шлихтера – Александр поочередно занимал посты наркома земледелия и наркома продовольствия в первом Ленинском Совете народных комиссаров (СНК).
В свое время он был отстранен и заменен Цурюпой, так как слишком гуманно относился к крестьянам.
По легенде, когда начали сносить Братское кладбище, отец Сергея Шлихтера грудью защитил могилу сына и ее не тронули.
Поэтому, гранитное Надгробие над захоронением Сергея Шлихтера сохранилось и существует по сей день.
Это надгробие сыграло важную роль уже в наше время.
Когда активисты Общественного Совета начали восстанавливать планы Братского кладбища, то именно памятник над захоронением Шлихтера послужил реперной точкой для определения точного места нахождения более 500 могил других воинов.
ПРИЛОЖЕНИЕ.
Там же обозначены две цветочные клумбы, между которыми проходит Центральная аллея Братского кладбища, сохранившиеся до настоящего времени.
Правая клумба Центральной аллеи находится ближе ко входу на территорию Братского кладбища (со стороны Храма Всех Святых), а левая клумба — ближе к часовне «Преображения Господня».
Активисты Общественного Совета и Добровольческого корпуса Вадим Юрьевич фон Каульбарс и его соратник Ульянин Юрий Алексеевич — участник ВОВ и обороны Москвы (незадолго до их скоропостижной кончины в 2010 году) сумели найти в архивах Музея им. А.В. Щусева и Мосгорархиве приложение к данной карте с пофамильным списком большинства погребенных.
Данный пофамильный список пронумерован.
Под каждой фамилией в данном списке стоит порядковый номер захоронения, обозначенный на вышеуказанной карте Братского кладбища.
Покойные Вадим фон Каульбарс и ветеран ВОВ Юрий Ульянин фактически совершили выдающийся исторический научный подвиг.
Им удалось установить, где на карте и под каким порядковым номером обозначено сохранившееся захоронение Шлихтера С.А., благодаря чему представляется реальная возможность установить с большой точностью, где находится несколько сотен других захоронений.
Ведь борцам за возрождение Братского кладбища — Вадиму фон Каульбарсу и ветерану ВОВ Ульянину Ю.А. — удалось достать приложение к данной карте с пронумерованным пофамильным списком нескольких сотен погребенных героев Великой войны 1914-1918 годов, где каждый номер под фамилией соответствует номеру захоронения обозначенному на карте.
От всего сердца наша благодарность и признательность Вадиму Юрьевичу фон Каульбарсу и его соратнику Юрию Алексеевичу Ульянину — участнику Великой Отечественной Войны и обороны Москвы.
Вечная имя Память!
Биографические подробности об этих патриотах, ушедших из жизни опубликованы в материалах:
«В Храме Всех Святых на Соколе прошла Панихида по Вадиму фон Каульбарсу и его усопшим соратникам«.
Обратим особое внимание на то, что на карте (в нижнем правом углу) обозначен участок, где хоронились общественные деятели.
Фрагмент карты, на которой обозначен участок «Общественных деятелей«.
Именно на этом участке «Общественных деятелей» под № 13 обозначена могила Сергея Александровича Шлихтера, погибшего 25 июня 1916 года под Барановичами.
Обратим особое внимание: на данной карточке написано, что снимок сделан 3 мая 1930 года и автором съемки является Лебедев А.Т.
Вот фамилии и номера захоронений героев нашего Отечества, погребенных на участке «Общественных деятелей», обозначенном на карте.
Могила № 13 на карте — участок «Общественных деятелей»:
СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ШЛИХТЕР — вольноопределяющийся 266-го пехотного Пореченского полка.
Родился в Полтаве 31 декабря 1894 года.
Студент 2-го курса историко-филологического факультета Императорского Московского университета.
С начала войны работал в одном из московских лазаретов, а 1-го ноября 1914 года уехал на фронт братом милосердия 1-го Сибирского передового отряда Всероссийского союза городов, где пробыл целый год.
В сентябре 1915 года со своими товарищами отправился подбирать раненых между нашими и неприятельскими окопами.
Для этого вышел вперед с двумя товарищами с флагом для переговоров с немцами, за что был награжден Георгиевской медалью.
Во время боя 24-го июля 1915 года, перевязывая раненых в окопах, восстановил связь между двумя ротами, чем спас их от гибели.
Будучи сам ранен, вынес с линии огня раненого офицера, за что был награжден Георгиевским крестом 4-й степени.
Это был исключительный случай награждения санитара подобной наградой.
Весной 1916 года вернулся на фронт и 26 мая 1916 года поступил вольноопределяющимся в команду пехотных разведчиков 266-го пехотного Пореченского полка, при котором работал родной ему 1-й Сибирский отряд.
20 июня 1916 года полк был двинут в атаку.
В бою под Барановичами, за выбытием всех офицеров роты, встал во главе ее и повел в атаку.
В результате был захвачен неприятельский перевязочный пункт и около сотни австрийцев.
Через несколько часов был тяжело ранен в шею навылет и контужен в плечо.
Скончался от припадков удушья 25 июня 1916 года по дороге в госпиталь.
Погребен на Братском кладбище.
Сергей Александрович Шлихтер — брат милосердия 1-го Сибирского отряда, перед отъездом на позиции, 15 ноября 1914 года.
Могила № 6 на карте — участок «Общественных деятелей», расположенная справа от надгробия Шлихтеру:
ОЛЬГА ИННОКЕНТЬЕВНА ШИШМАРЕВА — 19-летняя сестра милосердия 1-го Сибирского передового врачебно-госпитального отряда Всероссийского союза городов.
Дочь Троицко-Савского городского головы.
Будучи во время перемирия в марте 1915 года на передовых позициях близ города Опочно, была тяжело ранена осколком немецкого снаряда.
Умерла от ран в Варшаве.
Погребена 19 апреля 1915 года на Братском кладбище.
Вот что сообщает andreykor в материале «Сергей Шлихтер и Ольга Шишмарёва«, опубликованном в сообществе «Всехсвятское«:
Все кто интересуется историей Московского городского Братского кладбища наверняка слышали о сестре милосердия 1-го Сибирского отряда Ольге Иннокентьевне Шишмарёвой.
Она погибла весной 1915 года в возрасте 19 лет от ран, полученных на передовых позициях.
Ольга Шишмарёва была первой из сестёр милосердия, похороненных на Братском кладбище.
Тогда многие газеты написали о её трагической гибели.
Писал о ней в своей книге и попечитель Братского кладбища Сергей Пучков.
Как оказалось, Ольга Шишмарёва служила вместе с Сергеем Шлихтером.
Летучка «Б» 1-го Сибирского отряда: 2-й справа в нижнем ряду Сергей Шлихтер, а 2-я справа в верхнем ряду Ольга Шишмарёва.
В своём письме с войны Шлихтер подробно описывает обстоятельства её гибели.
Предлагаю вам прочитать это письмо.
Варшава, 27 февраля 1915 года.
Чувствую, что не писал давно, так давно, что и не упомнишь. Писать о старом не стоит, да и нечего. Начну поэтому сразу с 21-го февраля, с того события, известия о котором уже появились, наверное, в газетах. Этот день, 21 февраля, был днем перемирия между нашими и венгерцами, находящимися против нас.
Офицер с артиллерийского наблюдательного пункта, находящегося в полуверсте от нас, приходит к нам и рассказывает о том, что произошло только что на его глазах: из австрийских окопов вышли трое с белым флагом и направились в нашу сторону. Спустя некоторое время навстречу им вышли трое из наших окопов, тоже с белым флагом. Встретились на середине расстояния между их и нашими окопами, откозыряли друг другу; австрийцы вручили какой-то пакет, и разошлись. На наблюдательном пункте есть подзорная труба, так что видно, как на ладони.
Спустя некоторое время, немного дальше по фронту повторяется та же история, с той лишь разницей, что австрийцы идут к нам. Они, оказывается, изъявили желание вести какие-то переговоры, и их с завязанными глазами повели в наш штаб. Было заключено перемирие, и солдаты свободно разгуливали на верху окопов, на виду у неприятеля. С того момента, как они вышли с флагом, ни с их, ни с нашей стороны не было произведено ни одного выстрела и не пущено ни одного снаряда.
Вот в это время трое из нашей летучки — сестра Шишмарева, мой приятель, студент Вознесенский, и я — собрались идти в окопы. Мы понесли солдатам и офицерам газеты и журналы, а также белые халаты для разведчиков, которые просили нас принести раньше. Кроме того, пошли справиться, нет ли раненых и, если они есть, переправить их к нам, в нашу летучку, в 1½ верстах оттуда. Накануне в окопах этой самой роты был с некоторыми товарищами писатель Тан, гостивший в нашей летучке, который раскопал там интересные типы прапорщиков из солдат.
Мы, конечно, не пошли бы в окопы днем без особенной нужды, да еще с сестрой, так как днем легко могут заметить, если бы не перемирие и не удачное расположение окопов. Удачное же расположение состояло в том, что окопы расположены как раз на опушке леса, так что, выйдя из леса, сразу попадаешь в окопы, не будучи замечен неприятелем.
И действительно, все пошло как по писаному. Мы зашли в землянку ротного командира, где, помимо него, застали еще двух прапорщиков из солдат, о которых я говорил выше. Нас благодарили за газеты, угощали чаем, показывали панцирь Чемерзина, говорили, что завтра с утра под обстрел неприятеля хотят выставить чучело, надев на него для пробы этот панцирь. Затем пошли по окопам.
Шли, вернее, не по окопам, так как ям копать здесь нельзя — болотистая почва и на ¼ аршина в глубину вода. А окопы заменяет бруствер, — стена, сложенная из земли и дерна и укрепленная кольями. В ней и устроены бойницы. Такой тип окопов, конечно, очень неудобен и потому встречается очень редко, только в случаях крайней необходимости, когда иначе устроиться нельзя. За стеной стоят невысокие землянки, опять таки, не вырытые в земле, а построенные на ней с помощью жердей и дерна.
И вот мы стали около одной из таких землянок. Дело было в 4 ч. дня 21 февраля. Потом оказалось, что накануне ровно в это время австрийцы начали обстреливать именно это место и выпустили по нему около 70 снарядов. Но тогда никто не предупредил нас об этом, хотя с нами было 3 офицера, да никто и не ожидал от австрийцев такого коварства, что они станут стрелять во время перемирия, когда их парламентеры ведут переговоры в нашем штабе.
И вдруг далекий выстрел и характерное жужжание приближающегося к нам снаряда. Человеку непосвященному, никогда не испытывавшему ощущения ожидания снаряда, летящего на тебя, жужжание это, как ни старайся, никак не передашь и ни с чем его не сравнишь. Но зато, если вы с ним хорошо познакомились, то уже всякий звук напоминает вам это жужжание. И спустя день по приезде в Варшаву меня заставлял еще настораживаться звук дребезжащей пролетки.
Но возвращаюсь к теме: мы все услышали жужжание летящего на нас снаряда. Ощущение не новое, но на сей раз оно до того было неожиданными что никто не догадался и не успел крикнуть другим, чтобы падали, ни лечь сам. Не было чувства страха, было чувство удивления, недоумения, но, главное, беспомощности. Мы ожидали его стоя, как прикованные к месту.
Оглушительный разрыв, я на мгновение как будто ничего не вижу перед собой, но не надолго, и в это время чувствую, как по моему левому виску настойчиво и безумно скоро стучать острым молоточком. Это продолжается мгновение. Затем все снова приходит в норму. Мой взгляд случайно падает на правую руку на ней нисколько дыр, хотя боли я никакой не чувствую. Оборачиваюсь дальше, вижу, — лежит сестра.
«Она испугалась, и потому упала!» проносится мгновенно в сознании, до того невозможно даже представить себе, чтобы произошло что-нибудь серьезное. А происшедшее со мной лично только подтверждает еще комичность и смешную сторону инцидента.
Подбегаю к ней, — у нее отнялись ноги. Осматриваю, — ни дыры на платье, ни крови не видно.
«Нервное потрясение», думаю я.
И мы с солдатом тащим ее в землянку. В это время второе жужжание, второй разрыв, но уже не в воздухе, а на земле, — позади нас, т. е. уже не шрапнель, а граната, — снаряд, поставленный на удар. Вспоминая потом об этом, я догадался, почему австрийцы пускают снаряды именно в такой последовательности: шрапнель застает врасплох и осыпает сверху свинцовым дождем ничего не ожидающих солдат, а затем, когда, они знают, солдаты уже спрятались, поукрывались, и шрапнелью их не пронять, — они начинают щупать их в самых окопах гранатой. И вот летит второй снаряд, третий, а у меня такое настроение, как будто хочется крикнуть им:
«Ага! Что? взяли?»
Но сестра начинает стонать, жалуется на общую боль в спине и груди, на то, что отнялись ноги. Снова детально осматриваю ее и ничего не нахожу. У меня отлегает от сердца, и я вспоминаю:
«А что же сталось с другими?»
Выхожу из землянки, — никого не видно. Спрашиваю. Солдаты из другой землянки отвечают, что ранило ротного в руку и «вашего одногоo;. И тогда лишь замечаю, как вдали ковыляет бедняга Вознесенский.
«Ну, решаю, раз сам ковыляет, значит, не так уж опасная рана в ногу!»
В это время слышу стон, исходящий откуда-то из-под земли. Меня зовут:
— Ваше благородие, а, ваше благородие!
Оборачиваюсь. Из маленького, незаметного окопчика, вырытого под бруствером, с небольшим выходом, показывается сначала голова и плечи, а затем выползает и весь солдатъ.
— Ранен я, ваше благородие!
Я скидываю с себя шинель, которая, кстати сказать, только мешала мне до сих пор, и мы с солдатиком, сопровождающим меня, укладываем его на шинель и раздеваем. Рана в живот. Достаю индивидуальный пакет (в этот раз, как на грех, нет с собой перевязочного материала) и начинаю перевязывать.
Снова свист, как раз над головой, и разрыв в близости, которую определять не стану, но, во всяком случае, в довольно неприятной близости. Все мы трое, насколько можно, плотнее прижались к брустверу. Как кроты при приближающейся опасности скрылись моментально высунувшиеся из дыр в земле под бруствером солдатские физиономии. Словно ветром их сдуло…
Летящие на землю сучья, столб земли и дыма — все перемешалось въ общую кашу… И снова тишина, снова все оживает, начинает кряхтеть и охать. Снова появляются в окнах под бруствером любопытные солдатские физиономии. Я кончаю перевязку. Мой раненый торопит меня:
— Поскорей бы, ваше благородие, я тут вот в окопчик уползу!
— Нельзя тебе в окоп! Твое спасение в том, чтобы как можно меньше двигаться! Вот подожди, пока принесут из резерва носилки!..
— Нет, уж вы дозвольте, ваше благородие я как-нибудь, осторожно, ползком! Тут недалечко.
Последний «аргумент без слов», пролетающий снова над нашими головами, заставляет меня согласиться с его доводами, и я отпускаю его в «окопчик». Он быстро направляется к нему, извиваясь на здоровом боку. А оттуда, из окопа, уже десятки рук тянутся к нему, чтобы принять «беднягу Антона»…
Прошу сходить в резервные окопы за носилками, а сам иду в землянку к сестре. Там дела еще хуже. И теперь она жалуется уже на определенную боль в левом плече. Осматриваю тщательно эту область и на этот раз нахожу, прикрытую до этого косынкой, маленькую дырку в фуфайке с небольшим ободком крови вокруг.
Начинаю понимать все…
Перевязка сделана, и мы с солдатом из землянки, славным, добродушным парнем, готовым, кажется, душу положить за сестрицу, идем за водой к «колодцу», так как она просить пить. «Колодец» находится совсем близко и представляет собой не что иное, как ямку в ½ — ¼ арш. глубины, полную, чистейшей холодной воды.
Набираем воды в кружку, возвращаемся и видим: по тропинке вдоль стены бежит на четвереньках солдатик, бежит со скоростью, которой мог бы позавидовать любой пассажирский поезд. Поднимется и побежит по настоящему, но согнувшись в три погибели, — где стена повыше, — а в низких местах падает и снова «шпарит» дальше по способу четвероногого хождения. Картина комичная, но теперь, конечно, не до смеху.
Добежал, поднялся и рапортует:
— Ротный велел нести сестрицу к нему в землянку!
Мы и сами знаем, что надо нести, но вопрос в том, как и где нести. Вдоль окопов нельзя, так как есть опасные, открытые места, где переползет солдат, но не переберутся незамеченными двое человек с тяжелыми носилками. Остается один путь — от окопов прямо в лес, по снегу, через кочки и канавы, а также и через вырытые упавшими только что снарядами ямы. Опасно, но еще опаснее оставлять раненых здесь, где каждую минуту снаряд может угодить в землянку и разнести ее в дребезги со всем содержимым. А главное, — опасен только первый участок пути. Там же, дальше, в лесу, находится какой-то заброшенный ход сообщения. Весь вопрос теперь в том, насколько далеко находится этот ход сообщения и насколько он сам представляет собой надежное прикрытие. К счастью, огонь в это время стихает и представляется возможность произвести «разведку».
Добегаю до хода, осматриваю его — все в порядке: до него не так далеко, а сам он представляет собой глубокую канаву, в которой будешь чувствовать себя, как за каменной стеной. Есть, правда, вода, но это не важно. Ведет эта канава прямо к землянке ротного, и я забегаю туда — справиться, как положение дел. Вижу, на лавке в землянке лежит мой Вознесенский, веселый и улыбающийся, почти довольный тем, что, вот, и его ранило.
Его веселое настроение я порчу сообщением о сестре…
Возвращаюсь обратно. Бегу от хода сообщения, а австрийские позиции передо мной, как на ладони.
«Наверное, заметят!» мелькает в голове, и я стараюсь выбирать незаметные места; бегу от дерева к дереву: устраиваю перебежку. Делаю саженные прыжки, но при этом стараюсь следовать примеру вышеупомянутого солдатика.
Вскоре приносят одну пару носилок, мы укладываем сестру, и носилки с двумя санитарами, в сопровождена еще двух солдат, трогаются. Идем рассыпным строем, чтобы было незаметнее. Слава Богу, вот и ход сообщения.
Вслед за нами выносят раненого солдата. Для Вознесенского носилок не хватило, и мы уже по пути встречаем идущих за ним санитаров.
1½ версты тянутся долго, бесконечно долго. Сестре холодно, как ни стараемся мы укутать ее тем немногим, что имеется в нашем распоряжении: шинель, да ее брезентовый плащ, да полотно от палатки, которое дал мне солдатик — единственное, что он мог дать.
Переполох, который производить в летучке появление носилок… Перевязка. Верховой летит в лазарет с извещением о случившемся. Ночью на автомобиле приезжают Н. В. Некрасов и старший врач. Накладывают гипсовый корсет и немедленно эвакуируют сестру в лазарет, а оттуда утром, в автомобиле, за 110 в. в Варшаву. Меня вместе с другой сестрой посылают сопровождать ее и устроить в лазарете. На другой день сестра уезжает, и я остаюсь один. Выясняется безнадежность ее положения… Трудно поддерживать надежду в обреченном на смерть человеке, развлекать его, строить планы будущей, совместной работы. Трудно, когда совершенно один и возле нет поддержки. И в особенности трудно, когда мучат угрызения совести за то, что уступил просьбам и доводам ее и других и взял ее с собой в окопы; за то, что стал так, а не иначе, благодаря чему пуля избрала именно такое несчастное направление (у нее перебит позвоночник, и совершенно отнялась вся нижняя часть тела) в то время, как могла попасть и иначе. Знаешь, что все это находилось вне твоей воли и власти, а все-таки… За то, наконец, мучит совесть, что ты так счастливо отделался, а она попала так несчастливо…
Вчера приехала ее двоюродная сестра. Теперь, вдвоем, легче будет скрашивать последние минуты жизни… А то раньше бывали минуты, когда чувствовал, что слабеет дух и опускаются руки. История эта может продолжаться очень долго. Теперь, глядя на нее, ни за что не хочется верить, что она умрет: такой у не сравнительно хороший вид и розовые щеки, — почти такие же, какие были и раньше. Но надежды на жизнь, говорят врачи, очень мало, а надеяться на восстановление движения и всего прочего и совсем невозможно. А в последнем случае лучше, пожалуй, смерть.
Пишу вам обо всем этом, скрепя сердце. Поэтому и откладывал так долго письмо, что больно думать в этом направлении.
Сергей Шлихтер пробыл в Варшаве две недели, а затем вернулся обратно в летучку «Б».
Ольга Шишмарёва умерла 28 марта 1915 года.
Её похоронили в апреле на Московском Братском кладбище.
На похоронах присутствовала Великая княгиня Елизавета Фёдоровна.
Московские церковные ведомости писали тогда:
«Вот могила сестры милосердия 1-го Сибирского передового отряда Всероссийского союза городов Ольги Иннокентьевны Шишмарёвой, убитой на передовых позициях в 1915 году.
Могила вся утопает в зелени, среди венков выделяется лавровый крест с белыми живыми цветами от Великой княгини Елизаветы Федоровны, от Всероссийского союза городов, и многие другие, в том числе небольшой венок из пальмовых ветвей с живыми цветами — лилиями, с лаконичной и многосодержательной надписью на белых лентах: «Дань преклонения Великобритании», возложенный недавно великобританским послом в бытность его в Москве».
Могила Ольги Шишмарёвой.
По иронии судьбы могилы Ольги Шишмарёвой и Сергея Шлихтера расположены всего в паре метров друг от друга.
Вот еще крайне интересный и важный материал, опубликованный andreykor в сообществе «Всехсвятское», под названием «Дневники Сергея Шлихтера«.
В этом материале есть крайне важная ссылка на сайт Томской областной универсальной научной библиотеки имени Александра Сергеевича Пушкина, где выложены сканы уникальной книги «На пороге жизни: (из писем и дневника студента-санитара)», изданной в 1917 г. в Красноярске, автором которой является Сергей Шлихтер.
Могила Сергея Шлихтера находится на участке «Общественных деятелей» и обозначена под № 13, а могила Ольги Шишмарёвой — под № 6.
Источники:
1. Шлихтер С. А. На пороге жизни: (из писем и дневника студента-санитара). Красноярск, 1917.
2. Арсеньев А. А., Морозова М. С. Московское городское Братское кладбище. Военно-исторический архив: журнал за 2005 г. № 10 (70).
3. ЛЕТОПИСЬ Всероссийского военного Братского кладбища героев Первой мировой войны.
Могила № 45 на карте — участок «Общественных деятелей»:
КОНСТАНТИНОВА ЛЮБОВЬ ПЕТРОВНА — сестра милосердия, погребенная на расстоянии около 3-х метров (позади слева) от сохранившегося надгробия Шлихтера.
Между могилой Шлихтера С.А. (под № 13) и могилой сестры милосердия Константиновой Л.П. (под № 45) находятся всего 4 захоронения (№ 33, № 32, 35 и 34), расположенные в два ряда (по два захоронения).
В сборнике «Московское городское Братское кладбище. Опыт библиографического словаря» (составители И. М. Алабин, А. С. Дибров, В. Д. Судравский, Москва, Государственная публичная историческая библиотека, 1992 год) сообщается следующее:
«КОНСТАНТИНОВА Л.П. (1894/95-15.03.1917), сестра милосердия Дворянского санитарного поезда.
Скончалась от сыпного тифа в г. Могилеве-Подольском.
Погребена 27 марта 1917 г. на Братском кладбище».
Вот две уникальнейшие исторические фотографии Л.П. Константиновой:
Константинова Любовь Петровна на довоенном фото, сделанном еще до начала Первой Мировой войны после окончания гимназии.
Константинова Любовь Петровна в одеянии сестры милосердия в годы Первой Мировой войны.
Могила № 3 на карте — участок «Общественных деятелей»:
ОЛЬГА ВЛАДИМИРОВНА РАУЭР — сестра милосердия Приамурского (бывшего Уфимского) лазарета Красного креста.
Жена старшего врача того же лазарета.
За отличия в войну награждена Георгиевской медалью.
Убита у местечка Синявки (Западный фронт) осколками бомбы, сброшенной с немецкого аэроплана.
Погребена 6 августа 1916 года на Братском кладбище на участке «Общественных деятелей».
Ольга Владимировна Рауэр — сестра милосердия.
Похороны Ольги Владимировны Рауэр на Братском кладбище.
Могилы сестер милосердия.
Могила № 28 на карте — участок «Общественных деятелей»:
ВЕРА НИКОЛАЕВНА СЕМЕНОВА — сестра милосердия медико-санитарного отряда имени русских техников Всероссийского Союза городов.
Москвичка.
Дочь инженера Кулебакского завода.
Образование получила в Усачевско-Чернявском училище, которое закончила в 1915 году.
Слушательница Московского коммерческого института.
Умерла от ран, полученных во время германской бомбардировки под городом Ковелем.
Погребена 17 сентября 1916 года на Братском кладбище.
Могила № 30 на карте — участок «Общественных деятелей»:
МАРИЯ ДМИТРИЕВНА ШЕЛЯГИНА — фельдшерица лазарета Императорских театров и Московского городского госпиталя № 1650 (при 4-й Московской военной гимназии).
С августа 1914 г. посвятила себя уходу за ранеными.
Некоторое время работала в санитарном поезде на фронте.
Ухаживая за раненым солдатом, уколола себе палец использованной иглой для гнойного дренажа.
Скончалась от общего заражения крови.
Полный пофамильный список погибших участников Первой Мировой войны, погребенных на участке «Общественных деятелей», карты и планы захоронений опубликованы в материале под названием «ПРИЛОЖЕНИЕ № 2 к Летописи Всероссийского военного Братского кладбища героев Первой мировой войны» — ИНТЕРНЕТ-ССЫЛКА на источник.
Общественный совет благодарит краеведа и местного жителя района «Сокол» andreykor за опубликованные в сообществе «Всехсвятское» материалы и ссылки о Сергее Александровиче Шлихтере, погребенном на территории Всероссийского военного Братского кладбища героев Первой Мировой войны.
Погребена 13 сентября 1916 года на Братском кладбище.